Для людей я всегда была исчадием ада. Злодеем, способным играть с инстинктами и разумом, манипулировать душой сквозь призму слов… Правда всегда пробуждала в них страх встретить свою тёмную сущность и соприкоснуться с погрешностью идеалов, вера в которых непоколебима. Будучи для всех зеркалом с рождения, я отражаю каждый порок и претворяюсь в него. Так я коллекционирую сюжеты чужих демонов в собственный сборник «Божественной Комедии» и неистовым вожделением вкушаю очередную ненависть к себе, теряя инетерс к прежней, в надежде, что однажды кто-то заметит смысл происходящего и примет тёмную природу своего подсознания.

Успенский был гениальный спутник в путешествии. Вот когда едешь в машине ночью, очень важно не заснуть. Вот как брали с собой бахаря, чтобы он рассказывал рыбакам байки, так и я всегда брал Успенского в долгие поездки, потому что с ним заснуть было невозможно — он рассказывал колоссально интересно! И особенно было интересно, когда он импровизировал на моих глазах. Он так сымпровизировал однажды целую русскую «Божественную комедию» — с русским раем, с русским адом. Он был феноменальным человеком феноменальной глубины. Кстати, он очень интересно выступал апологетом толщины. Он говорил: «Ведь известно же, что человек думает всем телом. Поэтому я так много знаю, так много помню».

Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.

Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила.

У каждого Данта свой Вергилий, свои круги ада и свои издатели …